Для нас война началась солнечным майским днем. 26 мая 2014 года начали летать истребители и пропала связь. Появились проблемы с выездом из города на личном транспорте, на автобусы не стало билетов. До последнего не верилось, что боевые действия затронут город-миллионник. Мы знали о столкновениях в Славянске и Светлогорске, но очень надеялись на Крымский сценарий. Начиная с 14-го года мы постоянно жили в напряжении и слышали взрывы. На мой взгляд, Донецк всегда был как бы отдельно от Украины. И в 14-м году нам хотелось стать частью России. Очень много семей распалось. Многие уехали. У меня в паспорте стоит национальность “украинка”. У меня русская мама, а папа с Украины. Мы, на самом деле, настолько кровно связаны, что практически не встретишь человека, у которого нет родни в России или Беларуси. Было много «звоночков» перед началом конфликта. Навязывание языка, требования заменить документы, отмена русского языка на ТВ. Но самая большая проблема - разница взглядов на мир. К нам приезжало много ребят военных с Западной Украины. Они приехали “защищать Украину”. Получается, что “защищали” от нас. Им все равно было, кто перед ними: женщины, дети, старики. У нас в Донецке появилось ощущение, что нас хотят истребить. Ненависть к нам была еще тогда. Все, кто не уехал в 14-м, по их логике, — враги. Мне приходилось сталкиваться с “Правым сектором”. Я ехала к брату со знакомым. Чтобы не стоять несколько суток на блокпосту, мы поехали окрестными дорогами в Славянск. Друг сказал опустить глаза и молчать. С моей стороны открыли дверь и сказали: ”Слава Украине!” Поднимаю взгляд и вижу залитые кровью невменяемые глаза. Я вся оцепенела. Нас пропустили, но эту встречу я помню до сих пор. Для них норма — агрессия в сторону нас. У меня 2 брата на Украине. Один из них воевал на той стороне. А по ночам звонил мне и плакал, просил прощения. Есть одно огромное отличие между жителями Киева и Донецка. Они нас ненавидят, а мы их жалеем. Я сочувствую, что людям пришлось узнать, что такое война. В мае 22-го года первый раз прилетели снаряды крупного калибра совсем рядом. От 2-х школ в нашем районе мало что осталось. В прошлом году обстреливали центр города. Детские сады, рынки и жилые дома попадают под удар регулярно. Они же с коптеров наблюдают, видят, что нет военных, и все равно обстреливают. Мы видим по траектории полета, откуда снаряд летел. Знаем, кто нас бомбит. У нас бывали дни, когда по 5-7 часов мы сидели в коридорах. От моей подруги до линии фронта 15 минут на автобусе. В один из обстрелов мы разговаривали по телефону, чтобы хоть как-то заглушить страх. Мы научились выбирать жилье для аренды: на какую сторону должны быть окна, какой этаж. Знаем, что, если после выстрела слышен шелест или свист, можно точно сказать, что летит не к тебе. Град- это достаточно большой снаряд. Когда он близко, чувствуется вибрация и “остановка” воздуха. В декабре рядом с моим ателье с интервалом в несколько секунд легли 3 снаряда. У меня в голове фоном все время были мысли: "Когда это все закончится? Когда я смогу работать и шить красивые платья? Когда я смогу спокойно отпустить детей кататься на велосипедах? Когда восемнадцатилетние мальчишки перестанут приносить в ремонт бронежилеты? Зашиваешь броник, а он в крови. И точно знаешь, что этим спасаешь чью-то жизнь...". В современном мире ценятся деньги, власть, влияние. Но почему мы не ценим воду в кране? Не ценим возможность спокойно прогуляться по парку. Мы не ценим простых человеческие качества, искренность в людях. Когда люди живут в фронтовых условиях, происходит переоценка. Но это происходит только если отнять все привычное. Для меня последней каплей пребывания в Донецке стал прилет ко мне на работу. Я не помню, почему понадобилось встать. Я вышла в другую комнату, чтобы взять белые повязки для ребят. Я тогда шила им для опознавания «свой-чужой». У меня на полке стояла “Семистрельная икона Божией Матери”. Я стояла и смотрела на нее. И в этот момент взорвался снаряд. Я осознала себя на полу в пыли и стеклах. Позвонила детям, сказала сидеть в ванной. Потом вышла из ателье и в состоянии робота пошла прятаться от обстрела. И только там села и увидела, что меня по касательной посекло осколками. Каждый день в Донецке - это игра в русскую рулетку. Останься я сидеть на рабочем месте, осколки, попавшие в машинку, были бы моими. В тот день я еще долго не шла домой, чтобы не испугать детей, понимая, что завтра для меня могло не наступить. Предел нервных сил был уже настолько близко, что я готова была отправиться в никуда. Я успокоилась, все обдумала и написала знакомой из Донецка. С нашего отъезда прошло полгода, но мы до сих пор вздрагиваем от громких звуков. Дети наконец-то узнали, что такое мир, и стали чаще улыбаться. Я почти привыкла, что могу сидеть работать, а они могут пойти гулять. Без меня. Единственное, о чем жалею, что раньше не уехала.. Знакомая помогла подобрать квартиру и узнала, примут ли детей в школу. Мы приехали в декабре, а через три дня я вышла на работу. И мы стали привыкать к миру. К тому, что каждый день вода из крана. Отвыкаем делать запасы. Потому что в Донецке был день воды. Раз в три дня мы набирали. А купить обычную баклажку питьевой воды в 5 литров - это целое приключение. Я пока боюсь строить планы, нам сегодня всего хватает — мы рады. Дети учатся на гитаре играть. Счастье. Приходят со школы с горящими глазами… Моя бабушка, прошедшая войну с маленькими детьми, всегда говорила: ”Все можно пережить, лишь бы был мир” Я не понимала и думала: ”Почему она это говорит?”. А сейчас сама так говорю. И мы снова учимся жить в мире…